Мое творчество не требует слов, мой материал – металл, который может существовать вечно. Впрочем, рукописи тоже не горят…. Но все же я попробую, хотя штихель куда привычнее ручки.
Мир прошлого для меня стал куда реальнее сегодняшнего, а придумывая свои образы, я привыкла адресовать их зрителям и археологам будущего. Поэтому что мне сказать читателю сегодняшнему? Пусть не судят меня строго, если не буду рассказывать много о своих работах, пусть работы сами говорят сами о себе. Не буду мудрствовать словами непонятными, как пишут искусствоведы друг для друга, так как «ясно мыслящий ясно излагает», напишу простыми словами о пути, который привел меня сегодня на эти страницы.
У меня не было мучительного поиска своего пути, я всегда знала, что буду только художником. Помню вопросы, которые я в пять лет задавала всем взрослым: «Что такое курган и что в нем лежит. Как называется маленький блестящий ковшик на небе? Плеяды? Какое красивое слово! Почему у нас нет древних городов, ну хотя бы какой-нибудь скалы с древними знаками?»
И каждое лето я искала в горах изображения на камнях. Однажды папа отвез меня с этюдником в красивое место близ Майкопа. Написав маленький этюд, я обратила внимание на скалу за своей спиной – огромное пространство, а материал податливый – песчаник кремового оттенка легко процарапывался ножичком, который у меня всегда был с собой. Забралась как можно выше, и не заметила, как пролетел весь день, солнце обожгло мне руки, но когда я спустилась вниз, у меня захватило дух – мой рисунок на скале смотрелся как настоящая древность. Я вырезала девушку, выглядывающую в окно с арочкой и колоннами, глубокий рельеф в натуральную величину. Когда отец приехал за мной и я сказала: «Папа, посмотри, что там, на скале», он был потрясен. И все повторял: «Но утром там же ничего не было»… После этого он очень серьезно стал относиться к моему желанию все вокруг переделать, и я росла в уверенности, что мир внутренний должен обязательно отображаться в мире внешнем. А поскольку у меня в душе жила сказка, то мир вокруг меня должен был быть полон эльфами и гномами, водопадами, звенящими ручьями, бассейнами, лесными чащами, замками с дозорными башнями. Все это мне хотелось делать самой немедленно из банального дома с огородом, где росла картошка, сирень и рядок нарциссов под окном.
Спустя много лет папа, сидя как-то у бассейна в моем сегодняшнем дворе, произнес: «Надо же, ты действительно сделала все, о чем мечтала в детстве, а я все думал, что это детские фантазии. Наверное, надо было послушать тебя, и, может, жизнь сложилась бы совсем по-другому. Зато твой ребенок растет совсем в другом мире. Как ты могла это предвидеть?»
А на самом деле я не то, что предвидела, а могла делать только то, что очень нравилось. В результате я росла одиночкой. Рано поняла, что самые интересные друзья – это книги, и я таскала их в портфеле, читала на уроках, на переменах. И все время рисовала. По ночам забиралась на крышу с картой звездного неба и находила созвездия. Правда, так никого и не встретила, кому бы это все было интересно, но меня это совсем не расстраивало. У меня был свой мир, своя Ойкумена вне времени и пространства, и я смотрела свозь свой параллельный мир. Наверное, он воспринимался другими как розовые очки, и мне часто советовали их снять. И теперь мы называем наш дом и двор параллельным миром, и те, кто к нам попадает, так его и воспринимает.
И все-таки мой путь к творчеству при всей моей уверенности и ощущении, что кто-то меня ведет, был достаточно витиеватым.
Бабушка, с которой я росла, была известной сказительницей. К нам приходили писатели, журналисты, сидели около нее с микрофонами часами, а я мастерила рядом что-нибудь и слушала. Она держала в памяти весь нартский эпос в стихотворной форме и очень интересно пела эти тексты речитативом, очень похожим на современный реп. Кроме того, она знала всевозможные сказки, песни. По ее рассказам писали книги и ставили спектакли. А еще она помнила родословные нескольких родственных фамилий, и мы с ней рисовали дерево, помногу раз пересказывая истории об их происхождении.
И моя бабушка выбрала меня из девяти внуков, дав мне имя еще до рождения и предсказав будущее. Она старательно передавала мне все, что знала – это и умение шить традиционную одежду, плести, вышивать золотом. А еще – элементы бытовой магии: гадание на бобах, очистки золота, предсказание погоды и даже секреты изготовления пороха разных сортов… Дедушка был ювелиром-оружейником, но он, к сожалению, умер до моего появления на свет. Однако бабушка, которая была очень любознательна, до мельчайших подробностей пересказывала мне все приемы, которыми он пользовался, и даже передала мне его инструменты. Но рассказами о моих дедушках и бабушках нет конца, и, видимо, это истории для другого издания.
Мне было всего одиннадцать лет, когда бабушка Кадырхан сменила мир, и мне остались ее золотое шитье, шапочки, серебряные пояса, украшения, инструменты. А самое главное – то, что она посеяла в душе маленькой девочки, попало на благодатную почву и выросло в виде серьезного желания научиться всему, что умели предки и придумать что-то такое, чего еще не было.
Но, так или иначе, мой путь, который все время вился вокруг изобразительного искусства, привел меня к классическому образованию на художественно-графическом факультете. К счастью, тот, кто меня вел, привел меня не в большой город, а в город – три улицы у слияния двух бурных рек, за которыми возвышались скалистые хребты удивительной красоты, обступившие город со всех сторон. Белым пятнышком на скалах виднелся византийский храм, на крыше которого росли дикие гвоздики и чабрец. Он стал одним из излюбленных мест. Днем я рисовала, а вечером часто приходила к нему, забиралась по полуразрушенной стене на крышу, и оставалась на всю ночь, вдыхая ароматы трав, настоянных на солнце, глядя на звезды и ощущая тот самый удивительный ветер, который я назвала ветром вершин, прислушиваясь к своему сердцу, пытаясь понять свое предназначение и уловить ту грань, когда вдох превращается в выдох, и будущее становиться прошлым…
А самое ценное, что я была там одна: никто не поднимался по ночам в горы. Поэтому я была полновластной хозяйкой всех вершин и встретила там много удивительных рассветов и закатов, и для меня не было плохой погоды – там было красиво всегда. А самое главное – именно там я научилась ничего не бояться, говоря иначе – взрастила бесстрашный дух, нашла свое «я», как находят его монахи, уходя надолго в отшельничество. Я пишу об этом, потому что для меня единение с природой, когда чувствуешь себя частью скалы, а под тобой бездна, мерцающая огнями города, сверху бесконечность сияющих звезд – это главное знание гармонии. Однажды в детстве я прочитала в книге слова Леонардо да Винчи, что главный учитель – это природа, и я не искала других учителей.
А учеба «классическая» мне давалась очень легко. Легко получала пятерки, могла пропускать сколько угодно занятий, устроив себе пленэр, а потом за ночь сделав курсовую. Преподаватель по скульптуре после первого занятия объявил, что у меня скуфльптурный дар и отдал мне ключи от мастерской, и она стала еще одним моим излюбленным местом, где я пропадала днями и ночами и лепила от Лорелей, то доярку с ведром (очередной диплом пятикурснику). Так прошло три года, и однажды, сидя на крыше храма, я почувствовала, что мой любимый ветер вершин изменился, и что-то зовет меня за горизонт, и настал час мне, как птице, покинуть гнездо. Я поняла, что вряд ли кто-то займет мое место холодными ночами на скалах, и я всегда смогу сюда вернуться, и, может быть, когда-нибудь заберусь на крышу своего храма не одна, и этот человек, конечно же, будет необыкновенным, и мы будем вместе смотреть на звезды и думать откуда приходит будущее и где спрятано прошлое, но это уже другой рассказ…
А я перевелась в другой вуз, где так же легко училась, много путешествовала, опять училась, опять путешествовала. И, наконец, поиск своего места привел меня в Дагестан, и когда я сама расплавила металл и сделала филигранный шарик, усыпанный зернью, я пришла в восторг от того, как легко, будто сам поддается мне этот материал. И я поняла, что это и есть то, чем мне никогда не надоест заниматься, и в эту же ночь сон, который мне снился с самого детства сотни раз, раскрыл свой секрет. Сон мой был всегда один и тот же: передо мной была прекрасная горная страна, а на одной из скал виднелся замок, я пытаюсь найти к нему дорогу, и всякий раз возникают какие-то препятствия. Затем, когда я начала учиться изобразительному искусству, я стала добираться к замку, входила в него, но он был так велик, что блуждала то по каким-то подземельям, то по долгим переходам. Замок бывал каждый раз немного разным, то светлым, то мрачным, иногда даже рушился, но я никогда не могла найти главный его зал, и вот после того, как я взяла в руки горелку, в своем сне я увидела себя входящее по парадной лестнице в светлый центральный зал, в огромном камине полыхает огонь, и я вижу на мраморе свою филигранную подвеску. Тогда в Дагестане я была безгранично счастлива. Связалась в единую цепь нить моей родословной, бабушкиных предсказаний и моих долгих поисков. Наконец я вернулась на свою родину. Собрав все, что осталось от дедушек и бабушек, создала свою первую мастерскую. Начала с того, чему научилась в Дагестане, с филиграни, а затем интерес мой стал удревняться – от позднего средневековья к раннему, от античности к скифам, меотам и далее к Майкопской культуре. И тогда наконец стало понятно, для чего я так долго занималась скульптурой, и что все было в самом начале, когда летним вечером по утопающей в цветах улице отец привел пятилетнюю девочку к знаменитому майкопскому кургану «Ошад» и долго рассказывал о вожде, который был в нем захоронен, о балдахине, усыпанном шагающими львами, о золотых и серебряных улыбающихся бычках, рассказывал, пока не засветились в небе звезды, и в моем детском воображении был курган – такой, каким он был много тысяч лет назад, и сияли те же звезды, пахли травы после знойного дня…
А до всех секретов древних добирались уже вместе с Русланом, изучая книги, археологическую керамику, торевтику, украшения и еще много разных древностей, которые так магически притягиваются к нашему дому. И дом стал вместилищем огромного количества книг, инструментов, сосудов, очажных цепей, мельниц и даже костей мамонта. Именно такой дом я всегда хотела иметь.
И часто вошедший к нам может выпить из серебряного ритона таинственный напиток или подержать в руках меч-акинак и вспомнить что-то давно потерянное, а что-то насовсем забыть.
А то, что я адресую изделия в будущее, поймут все художники, работающие с металлом – когда работа подходит к завершению и обретает незнакомый блестящий вид, начинает жить своей жизью, понимаешь, что блеску металла все равно, год в нем отражается или тысяча лет.
